Май смотрит на Скар виновато. Он бродячий пёс и у него на генетическом уровне заложен такой взгляд. Дворняги глазами не лгут. Он не может сказать, что всё это время думал о ней одной. Потому, что увесистую часть времени он думал о кокаине. И ещё более увесистую часть посвятил мыслям, что быстрее – застрелиться или повеситься, когда его ломало. По ней, по наркотикам, по тому, что в такие моменты он не мог позвонить Пирожкову. Май даже толком не знал, есть ли у него мобильник и не помнил, а был ли он у него вообще. Вроде бы Пирожок дарил. Май может показаться бессовестным, но он не ценит подарки. Потому, что не ценит вещи. Только такой уличный мальчик не умеет ценить просто потому, что его не научили, просто потому, что у него и не было ничего никогда. Он не умеет ценить и беречь, и этого брат, наверное, так и не может простить ему. И смогла простить Синеглазка. Потому, что его такой глупой, но честной любви ей, девушке, горя не знавшей за волшебной стеной, возведённой её отцом, оказалось мало. И она слишком многое выстрадала, чтобы просто увидеть его здесь сегодня.
-Я тебя здесь не оставлю, моя Синеглазка. Я тебя здесь не оставлю. Я люблю тебя. И я тебя не оставлю. Нам больше нельзя не вместе…понимаешь? Нельзя.
Он повторял это, как заведённый, покачивая головой в такт этому обещанию, тесно прижимая Скарли к себе, болезненно дрожаще проводя руками по её лицу, целуя глаза, губы, широко раздувая ноздри из-за нехватки – не снега на сей раз. Ему мало запаха её кожи, он готов вдавить его в себя навсегда, пропитать им каждую клетку и свой шарф, чтобы утыкаться в него носом, когда тот потеряет чувствительность. Она такая красивая, у неё природная красота, и ему хочется смыть с неё всю косметику, у неё даже бледность красивая. Но хочется взвыть, потому, что он знает, чем эта бледность вызвана. Она у него такая сильная, потому, что его приручила, не сажая на поводок и сумела дождаться, такого глупого и аморфного, который и не шелохнулся долгое время в плену наркотического транса. Мая понять почти невозможно. Не сказать, что он пришёл за Скарли и собирался её украсть. Не сказать, что он пришёл не за ней и был выбит из равновесия её порывом. Одно можно сказать– он пришёл к ней, к её глазам, на которые не мог насмотреться. Может быть, он эгоистичный дворовый пёс, и ищет спасения в этих синих – пресиних глазах, которые возвращают его к жизни. Но он ничего не может поделать с собой – его чувства могут быть притуплёнными, а могут быть острыми, у него нет взвешенного адекватного периода. Он может сидеть и смотреть в одну точку часами, а может орать, как когда на её глазах чуть было не убил бродягу. Или это был не бродяга? У него короткая память, он не сумеет запомнить важные даты и не назовёт день, когда они познакомились и день, когда впервые поцеловались. Да даже если бы помнил, ему бы и в голову не пришло, что кто-то отмечают такое как праздник. Это же глупо. На совсем другие приоритеты. Он хотел бы согреть её теплом своего тела, он чувствует её нездоровый озноб, и её физическую усталость. И ощущает себя вампиром, как в том тупом фильме, который видел, как синеют губы его любимой от холода, а он не может согреть её льдом своей крови. Потому, что у Мая холодная кожа, и у него самого колотун. Но у него горячее сердце, которое горит по ней и готова прожечь их одежду и внутренности, чтобы дотянуться до её горячего сердца. Май со скоростью света, словно боясь потерять мысль, которая пришла в его не самую светлую, а скорее обычно мутную голову, он вылетает на балкон и исчезает куда-то, ничего не объясняя, кажется, он не вернётся. Краем глаза ловит ошарашенный взгляд Бартона, который в гостиной беседует с отцом Синеглазки. Май пробирается между аккуратно постриженными садовником кустами к небольшому домику – как он и думал, там можно было разжиться лестницей. Май с одышкой, как будто нагруженный кирпичами, впечатывая края лестницы в землю, тащит её вперёд и ставит к балкону. Быстро забирается по ступеням и хватает свою Скарли за руку, вперёд, вниз по лестнице, не оглядываясь. Вскоре они оказываются на улице, а у него перед глазами всё начинает скакать. Но он уверен, что сжимает в руке её самую важную на свете ладонь. Она даже не прихватила никакой свитер, а на улице ветрено. Он закутывает Синеглазку в свою куртку и наматывает на неё свой шарф. Босоножки, куртка и шарф – так странно, наверное. А он просто любуется ей и поправляет её волосы, которые чуть сжала куртка. Троллейбус, автобус, метро – и они уже возле квартиры в обшарпанном трёхэтажном доме на самом краю города. Безлюдный район, в котором разбиты все фонари. Май даже не достаёт ключ, а просто с силой хлопает кулаком по косяку и косая дверь отворяется. Он ведёт Скарли за руку по длинному коридору и проводит в комнату, по дороге рассеянно кивнув головой паре встреченных лиц. Комуналка. Такая, где никому нет друг до друга дела. Кажется, пару недель назад в соседней комнате начало вонять гнильцой, и только тогда стало заметно, что там умер пропоица.
-Я вчера поменял одеяло на лампу. Прости. Но я дам тебе все свои куртки.
Он улыбается своей нелепой, не до конца прорисованной, улыбкой, по привычке проводя рукой по затылку – его волосы ещё не сильно отросли после того, как он носил на голове траур по Пирожкову. У него не будет длинных волос, пока его не простит его брат. В комнате холодно, кажется, стоит включит свет, и станет теплее, и он запоздало об этом вспоминает.
-Только ты свет не включай. Тут по вечерам вечная фигня с напряжением.
Каким был Май Лонгфорд во время их первой попытки? Тем, кто может сделать предложение, сунуть в зубы брошенный им же на землю бычок, и кайфовать перед телевизором, глазея на сериал вроде «Сверхъестественного» и гоготать над приключениями братьев, которые думали, что они – демон и ангел. Прямо, как они с Пирожковым. Вместо того, чтобы схватиться за голову и кидаться за любую подработку, чтобы к тому времени, как молодая жена войдёт в дом, он сумел бы наскрести на новый ковёр в том, что он условно звал «что-то вроде спальни», Май не утруждался уборкой, хотя был уверен, что знает, как выглядит веник. И точно знал, как выглядит пыль. Иногда он, сидя на кухне, смахивал пальцем распростёртую паутину в углу и лениво поглядывал на стоящие в стороне явно подпорченные консервы. Сколько раз он резал пальцы этими острыми крышками, столько раз морщился и облизывал руки, потому, что считал, что нет ничего круче консервированного лосося в консервной банки – что он не преминул заказать как-то раз в ресторане, куда по наивности затащил его Пирожков. Ему вообще мало что было важно в жизни, кроме двух вещей – его жену будут звать Скарлетт Джордан или не будут звать никак. Его брата зовут Артур Пирожков. То есть Лондон. Но теперь что-то сломалось внутри от одной мысли, что вся та прошлая жизнь сводилась к концу - он должен умереть под забором, а теперь он не только любит её. Теперь он к ней так привязался, что, как больной пёс, придёт умирать на её руках. Но он не может доставить Синеглазке такой боли. И он её не оставит. Он присаживается на корточки, не замечая, как возит колено о пыльный пол, подкручивая ножку кровати, чтобы Скар не навернулась во сне. Резким нездоровым движением вдруг обхватывая руками голову, обернувшись к ней и вновь не думая, что он сволочь, что привёл её в свой мир.
-Я не хочу больше так, Синеглазка. Я хочу, чтобы у нас всё было, как у людей. Чтобы со мной тебе было не хуже, чем у отца. Помнишь, ты говорила, что ты и та малохольная девчонка вместе садились на диету? Мы с тобой тоже справимся.
Он не обзывается на Аврору. Он просто не помнит её имени. Но помнит, что они с Синеглазкой три дня пили один кефир за компанию. Странная штука – память дворового пса. Любая собака загнётся, если возьмётся за кокаин, а он навострил уши, встряхнулся и забрал свою Леди. И он знает, что если он справится, то и его Скарли сумеет. Говорят, любовь может победить даже смерть. А им нужно, чтобы она победила наркотики. В комнате холодно, сыровато и совсем неуютно. А ему в первый раз в жизни не хочется ничего. Потому, что она рядом.

Май плюхается на продавленную кушетку напротив и на пару минут прикрывает глаза. Странное действо для парня, который только что украл из комфортных условий любимую девушку и притащил в эту дыру - который так сделал больно и сломал часть её жизни, разбив о свой смех гиены. Он должен валяться в её ногах, целовать её руки, биться головой о пол и молить её пощадить его. Но, наверное, Скарлетт и полюбила его за то, что он отходил от понятия обычного поведения. Ему это не пришло бы в голову. И сейчас ему нужна двухминутная передышка, в течении которой нужно отдышаться, чтобы дыхание, чёрт бы его побрал, в конец не остановилось. Скарли знает эту его особенность, но теперь она также знает, чем она вызвана. Май дышит глубоко и широко раздувает и без того не маленькие ноздри, силясь поверить, что всё ещё не забывает дышать - раньше Пирожков напоминал ему, что периодически надо это делать. А он если и помнил, что ему нужно вдыхать, то это был не воздух. Ему чудится запах кокаина повсюду - в носу, в пропитке обоев и проеденного молью ковра. Но его Синеглазка так им не пропахла. Он открывает глаза, всё ещё судорожно подпирая головой стену, в которой намечена вмятина. Улыбается совсем не вымученно, хоть под его глазами пролегли отвратительные тени, а щёки осунулись так, что любой врач сказал бы, что осталось ему недолго, а он бы просто послал их всех к чёрту, потому, что каждый сам выбирает свой путь.
-Что ты делала без меня? Я не хочу знать, встречалась ли ты с кем-то. Просто хочу услышать, чем ты занималась, чем ты жила. Я ведь чертовски мало о тебе знаю, моя Синеглазка. И сам в этом чертовски виноват.
Он смотрит на неё глазами, горящими фанатичным огнём. Раньше Май так на неё не смотрел. У него глаза были слишком бесцветными и слишком часто он ночевал не с ней, а по переулкам. Он выбирал переулки, а не свою принцессу Жасмин, но никогда - даже в то время - не брал её с собой в этот путь в никуда. И сейчас, поднявшись, перебирается к ней, на кровать, хотя кажется, что эти шаги даются ему сложно, будто всю энергию он потратил на их путь сюда. Он - больной пёс, шатающийся и полуразвалившийся по составляющим, у него в голове мысли путаются, и он не помнит, куда положил какие-то деньги, а также где и когда он их достал. Скарли кутается в одеяло и говорит про свет. Он пожимает плечами. Его логика давно отмерла. Но когда она говорит про обмен, он широко улыбается и обнимает её, прямо в этом одеяле, прижимая её к себе, такому лихорадочно горячему, но с ледяными руками, впиваясь пересохшими губами во вкус её волос, щёк, глаз и губ. Эти слова её ему кажутся символом - она негласно приняла проблемы их быта, условия жизни и готова приспособиться ради чего-то, что было важнее. Может быть не навсегда. Может быть, завтра она сбежит и поймёт, что эта скотская жизнь - не её история. При своей мозговой атрофии наивным чукотским юношей он не был никогда. -Почему тебя не раздражает мой лексикон? Ты же не такая как я. Пирожкова всегда раздражал...я так думаю. А диеты…вы, девчонки, постоянно сидите на них.
Май пожимает плечами, не безразлично, а как нахохлившийся воробей, сбрасывающий оцепенение. У него нет чувства юмора, а его смех - скрипучий и неправдоподобный, поэтому он сейчас просто улыбается и наслаждается её смехом - тем, который он хотел ловить ушами всю жизнь. И ради этого он готов был делать хоть что-то, чтобы не потерять расфокусировавшийся к чёртовой матери слух. Май сползает с кровати на пол, положив подбородок на колени своей девочки, которая снимает с плечей одеяло. Глупышка. Думает, так красивее для него. А она для него совершенна, даже если завернётся в газеты в углу, вымазанные в краске. Май не понимал ценность шмотки с косметикой и если хотел лохматить её волосы, делал это уверенной рукой. Лонгфорд, выглядевший как дистрофик, про которых ходили слухи, что их путали с простынёй и вытряхивали из окна, немного насупился. Его дыхание сбилось и стало совершенно неровным - у него явно было на уме и душе что-то, о чём он не мог больше рядом с ней молчать.
-Думаешь, если мы будем молчать обо всём, то получится сделать вид, как будто ничего не случилось? Мы оба знаем, что это не так. Скар…я не должен говорить этого, не должен делать тебе ещё больнее, но я хочу, чтобы ты знала, что мне не всё равно. Я думал, что у нас будет ребёнок, был уверен, что будет. А потом Пирожков сказал мне, что ты решила не так..я тогда чуть не скопытился. И всё время прокручивал в голове, что у нас мог быть малыш с твоими глазами. Но я не жалею, что тогда я ушёл. Страшно, правда, так говорить и так чувствовать? Но у нашего ребёнка не мог быть такой отец. Я никогда не был благоразумен, но я чувствую. Я должен избавить тебя от этой проклятой зависимостью и избавиться сам. И тогда у нас всё получится. Мы не забудем. Но мы сможем всё пережить. Вместе. Ты понимаешь?
Она принцесса, а он нищий. Что он творит? Они не в палатке на природе, откуда она убежит снова в свою счастливую жизнь. Отец заблокирует её карточки, да Скарли и не брала их с собой. Но он не думает обо всём этом ни черта. До его заторможенного и обезображенного наркотиками интеллекта в очередной раз доходит, что у них со Скарли горе. У них умер ребёнок, малыш, у которого могли быть её глаза, её улыбка и волосы виться, как у него. Он утыкается носом в её колени и плачет, как капризный ребёнок, не истерично, но её ноги могут промокнуть из-за него. Он ведь сам виноват, даже больше, чем если бы был его убийцей. Но он всегда понимал, что тогда им было не время. И тогда не поверил в теорию Скарлетт о том, что у таких псов как он вообще может быть потомство. Когда твой ребёнок умирает, ещё не родившись, это не лечится докторами. Он поднимает на неё свой влажный, неожиданно полный решимости взгляд и обхватывает руками за талию, всё также сидя на коленях на полу, в носках, не чувствуя, что от пола дует по ногам, но сильнее кутая её ноги в это драной и старое одеяло. Словно боится, что она замёрзнет и убежит от него. Почему-то эти два события были настойчиво связаны в его далёкой от адекватного сознаний башке.
-Я люблю тебя, Скар. Это всё бред, что любовь возникает только с первого взгляда. И со второго и с третьего и со сто третьего. Но я люблю тебя ни за то, что ты меня дождалась. Просто люблю и всё. Я тебе помогу, Скарлетт. Я обещаю, что помогу. Только дай мне научиться оправдывать твои ожидания. Я ведь никогда не умел жить хоть немного, но правильно. Но я не могу тебя потерять ещё раз - скопытимся оба. Потому, что друг без друга уже не захочется выкарабкиваться.

Он провел бой с тенями, которые сегодня были особенно навязчивы. Он не может избавиться от разрывающих голову голосов, которые даже шептали ему, чтобы он убил одного из своих ниндзя. Конечно, для него такие вещи являются будничными, но сегодня у него на лбу даже выступила легкая испарина. Он может это контролировать, он научился с рождения. Его тренировка подошла к концу и он отвлек себя ароматным чаем. Вокруг него танцуют беспокойные тени и он прогуливается по саду. Ему не бывает одиноко, хоть тени крайне редко его действительно понимают. Он сдавливает свои виски, произносит на японском
- Что вам от меня нужно?
Иногда с тенями можно разговаривать более менее адекватно, если они в настроении. Иногда он к ним может прислушаться, когда дело не касается их страшной и кровавой жажды убийств.
Иди к ней. Ты должен ее навестить.
Он может их блокировать и контролировать, но, черт возьми, совсем не в том случае, когда дело касается ее. это какая-то мистика. Кинтаро решительным шагом направляется прочь из этого райского сада, даже не обращая внимания на своих воинов. Которые уже давно привыкли к тому, что их глава порой выглядит таким отрешенным и его лучше не трогать. Он как будто бы даже смотрит сквозь них. С ним даже не заговаривают в таком состоянии. Оно не пугает, просто он не ответит все равно. Сейчас он идет на зов своих теней, потому что, когда дело касается той девчонки с чистыми глазами, его высокая степень контроля спадает.
Он наизусть знает ее адрес, но не вспомнит, как добирался, потому что все, словно в тумане. Он не скажет, был ли это общественный транспорт и показывали ли на него странного пальцами, не смотря на то, что сейчас сумерки и он не так выделяется на фоне остальных. Просто японец с чудным стилем. Он старается не выходить на люди до наступления темноты, он не любит, когда на него смотрят. Не любит внимание. За повышенное внимание к своей персоне, ему хочется выхватить катану и снести голов с плеч. Лишний раз провоцировать самого себя и свои тени он не хочет. да и не любит он дневной свет. Наверное, он запугал Рен. Он приходил к дому, в котором находится ее маленькая квартира по ночам и смотрел в окно. Странно, что никто из ее соседей не позвонил в 911. Иногда он видел как она сидела на подоконнике и просто смотрела на него так же, как он смотрел на нее. Она послушно не нарушала те заповеди, которые он заставил ее выучить и никогда не показывала, что они были знакомы.
Сегодня он двигается дальше. Сегодня он поднимается по лестнице, она обитает всего лишь на третьем этаже, он передвигается тихо, по кошачьи. Тени шепчут ему
Скорее, спеши, она может быть в опасности, из-за тебя она в опасности, ты должен был убить ее.
Но раз ты не убил ее, ты должен защищать ее.
Ты оставил ее, она в опасности.
В опасности.
В опасности.
Он стучит в дверь, она ему открывает и какое-то время, всего лишь несколько секунд, но достаточно ощутимо, он смотрит прямо ей в глаза, не говоря ни слова. Наверное, она удивлена, и точно его не ожидала. Некоторые его тени твердят, что он испортил ей жизнь. он заточил ее в темницу, когда она могла пойти дальше по миру мертвых. Он заточил ее на земле.
- Ты сделаешь чай?
Он умеет говорить почти без акцента, это так же были годы тренировок, чтобы никто не узнал, если есть такое задание. Но, если он в более расслабленном состоянии, то он говорит с сильным японским акцентом.
- Ты, наверное, хочешь что-то спросить? Ты можешь задать мне три вопроса и я отвечу на них честно.

Он не искушен в плане отношений и не понимает, должен ли он быть польщен, что она приготовила ему ужин. Для него не слишком понятны все эти признаки заботы, он убийца и воин, он не романтический возлюбленный из любовного фильма. Поэтому он просто кивает, не понимая, что она могла бы вкладывать в то, что приготовила ужин для человека, который не должен был приходить. Он о своей привлекательности не догадывается и не выставляет культуру напоказ специально, как делают многие. К примеру принц из клана Миуру Эниши или мелкий якудза Арэта, который всеми силами старается быть ярким, как будто бы ему хочется попасться. Кинтаро среди них внешне один из самых ярких, порой он носит длинные волосы, он красит и глаза и ногти. Но он даже этого не осознают, порой это нашёптывают чудовища из под кровати. Его внешний облик – его душа. Когда его душа темная, то его глаза накрашены черным и он может нарисовать кровавый след на своем лице. Когда он страдает, он может выйти в одеянии монахини. Да именно в одеянии монахини.
- Я тебя увидел и понял, что, если убью, то значит отсеку часть от самого себя. Там на небесах, встреча была предначертана. Я не мог идти против небес и против своих голосов, когда они были единодушны.
Может показаться, что он все же играется в романтического героя, но это не так. Он говорит только то, что думает сам. Проблема с кувшинкой была еще и в том, что все его монстры и тени безоговорочно прониклись к ней чувствами и эмоциями. Если бы он их не послушал тогда по любой из причин, то они бы уничтожили его. Он старается их контролировать, но нельзя вступать в открытый конфликт со своими монстрами и тенями. Если они единодушны и никто из них не может тебя защитить.
- Пока я жив и рядом с тобой на уровне ментальном, то ты в полной безопасности. Если я буду рядом с тобой слишком часто, то кто-то может попытаться добраться до тебя. я всегда смогу защитить тебя. но, если за тобой начнется охота, то есть вероятность того, что я буду защищать тебя после твоей смерти. А ты должна жить.
Объяснить почему она должна жить он не может. если она задаст этот вопрос, то тени ему нашепчут ответ и он скажет именно то, что они ему шепчут, потому что своим болезненным разумом он этого сказать не может.
- Меня не за что благодарить. Вполне возможно, что тебе бы меня ненавидеть за то, что я сохранил тебе жизнь.
со вздохом произносит он. Он как никто знает, что в смерти нет ничего плохого и ее не нужно бояться. Смерть это лишь продолжение пути. Смерть это иногда лучшее решение, тем более, если бы кувшинка умерла бы как мученица. Тогда ее бы ждал вечный рай. Но он лишил ее этого рая.
- Я не могу остаться надолго. Спой.
Голос его звучит как-то непривычно приказным. Обычно он разговаривает тихо и неприметно, или вообще молчит. Даже со своими воинами. Он не повышает голос, никогда не ставит себя выше остальных.
- Я не брошу тебя. Но тебе нельзя быть рядом со мной.
Он говорит упрямо, стараясь не слушать своих монстров. Он никогда не прислушивался к своим желаниям, потому что он робот – машина для выполнения заданий. У него нет права на то, чтобы желать женщину, нет права на то, чтобы жить, как остальные. У него есть право ждать задания и выполнять его, пусть даже ценой своей собственной жизни. И он всегда так существовал. Она своими руками открыла ту броню, которая всегда была с ним. Ему не хочется, чтобы она его касалась, потому что внутри него появляется нечто, что он не может контролировать. Голоса шепчут ему
Останься.
Он бы мог с горячностью прижать ее к себе, но он не умеет. Он хладнокровный воин, а не человек, который умеет чувствовать и ухаживать. Хотя, как выяснилось, чувствовать он умеет.
- Я не умею. Я не умею оставаться. И не умею обнимать. Я не для этого создан. Я создан защищать тебя.
Она неискушенный ребенок. Только вот в некоторых вещах он такой же неискушенный ребенок. И они словно два ребенка, которые еще не понимают, что значит напряжение между двумя, но которые уже начали его ощущать.