пост от Германа Кроуфорда.

Она раздражена. Он, может, и не настоящий, но истинный мужчина. И поэтому не догадывается, что раздражается она на себя. Герман принимает всё на свой счёт, будучи самонадеянно уверенным, что его действия слегка выбили её из колеи. Ему нравится, когда она немного нервничает и начинает суетиться, но он выходит из себя, когда она включает ледяную стерву, как повадился называть это её качество Гордон. Герман только фыркал на брата, язвительно шипя, что они как-нибудь разберутся своими силами, но, если не будут справляться, первым делом сообщат ему. Сам Герман мог назвать Наю стервой, но никому другому это не позволено. Даже если это родной брат, который, в отношении женщин, кажется, и не знает других слов. Все у него или стервы, или синие чулки. Хотя, чаще всего Гордон предпочитает делить мир женщин на тех, у кого есть сиськи и на всех остальных, у которых присоски вместо грудей. Для него мир женщин делится на их мир с Наей и без неё. Вот так сопливо. Он достаточно взрослый, чтобы хотя бы самому себе признать, что ему паршиво без неё. Но он ещё такой мальчишка в том, что не может вот так запросто, без обиняков, донести это до неё.
-Уловки, родная, ты о чём? Я, какой-никакой, мужчина, а не тургеневская барышня, чтобы прибегать к уловкам. Предпочитаю действовать более…жёстко. Думал, ты не забыла.
Это Герман не прибегает к уловкам? Не смешите, она знает его, как облупленного. И он прекрасно умеет изворачиваться и юлить, когда ему это нужно. Ная ему чертовски нужна, и он будет использовать любые запрещённые приёмы, чтобы заставить её дать слабину и сдаться на милость победителя. Правда то, что она не сдаётся, заводит его и возбуждает. Она такая деловая, и так ловко справляется без него, что он даже не находит, как вставить шпильку относительно того, что у неё паршиво идут рабочие дела. Потому, что они идут не паршиво, и он гордится своей девочкой. Правда, в своей циничной манере не собирается ей об этом сообщать.
Она ведь не требует от него невозможного. Просто вести себя немного мягче, просто дать ей чуть больше воздуха. Просто хоть иногда идти ей на встречу, а не делать по-своему. Она не просит чего-то неисполнимого, но он зовёт её просьбы капризами и порой делает ей назло. Делал, до тех пор, пока он не достал её своим гнетущим напором и умением причинять ей боль, пусть даже в мелочах. Она ушла от него, но до сих пор зовёт это так, что он её бросил. Его это бесит, хотя не так уж важно, кто кого кинул. Они не вместе, и это полное дерьмо.
-Музыка? Это ты про эти два прихлопа три притопа и заунывный вой?
Герман хмыкает и даже не пытается вести себя тихо и тактично, напротив, он ведёт себя так, чтобы парочка молокососов поняла, что они тут явно лишние, самое слабое звено, и убирались пить молочный коктейль в Макдональдс, или как там называется эта второсортная забегаловка. Нет, Герман не педант в еде или одежде, но ему бы не пришло в голову заявиться в куртке, украденной у нечастных бомжей, на свидание, как этому пареньку. На девицу, на куртке которой красуется искусственный мех не первой свежести, лучше не смотреть. Подобное зрелище побуждает в нём желание побеседовать на философские темы из серии «убейте себя о стену», но сейчас ему не до этих школьничков. Все его мысли занимает Ная, а остальное, просто неугодный ему шум, от которого хочется отмахнуться, как от навязчивого писка комара. Как вот эта самая музыка, на которую он даже не обращает внимания. У него в голове играет своя. Та, что играла в его машине, когда он впервые уговорил Наю позволить подвезти её. Она согласилась не сразу и тогда даже не дала ему довезти себя до дома. Он, конечно, многозначительно хмыкнул, вскинув бровь и заметил, что он не маньяк и ничего особенного с красивыми девушками не делает. Разве что режет на куски и выкалывает глаза. И ему уже тогда понравилось, что она улыбнулась ему не менее ехидно, правда, куда более очаровательно, и скептически заметила, что мужчины с чувством юмора нынче редкий вариант. Она вызывает такси, и он всем своим видом, сложив руки на груди показывает, что она действует демонстративно, ему назло. По крайней мере, так ему нравится думать. Он склоняется к ней, впиваясь взглядом с её ушко.
-Даже так? Ты лишаешь меня возможности почувствовать себя кавалером и как следует тебя накормить.
Накормить её задача не для слабаков. Она постоянно то на диетах, которые он не понимает, то просто ест так мало, что он не может взять в толк, как она умудряется не бегать ночами к холодильнику. По крайней мере, он не ловил её за этим занятием. И сейчас ему так не хватает этих её заморочек. Они целуются. И она ему отвечает. Честно говоря, он не ожидал. Он думал, она продолжит эту игру в то, что его ненавидит. Он думал, что поддержит эту игру. Но, когда он чувствует, как её губы отзываются на его поцелуй, ему становится жарко. Он хочет к чертям собачьим скинуть с себя этот чёртов пиджак, настолько его кожа горит. Хочет, чтобы она коснулась его обнажённой кожи пальцами. Она находит силы от него оторваться, и ему даже плевать, что он отстранился не первым.
Она хватается за бутылку, а он хватается за её талию. Сжимает её, чувствуя её возбуждение даже подушками пальцев. Он и сам возбуждён так, что даже как-то неприлично признавать. Он всегда считал себя сильным и мужественным, а тут не может оторваться от Наи. Зарывается носом в её шею, с остервенениям водя им по ней, прижимаясь губами и обдавая горячим дыханием с лёгким привкусом алкоголя. Она всегда говорила, что ему идёт этот запах, даже туалетную воду он выбирал с чем-то таким, с алкоголем. Она говорила, на нём алкоголь пахнет дорого. Он чертовски ей пьян. Кажется, парочка уходит, неужели, что за приступы стеснения. На них ему насрать. Его волнует его женщина и то, как близок её запах, по которому он так тосковал и наивно думал, что сможет найти его в каких-то других. Но, когда с этими другими всё катилось в сторону постели, он их тупо посылал. Они не были ей, и он не мальчишка, которому доставляет удовольствие просто трахаться и неважно с кем. Ему важно. Он хочет, чтобы Ная спала в его постели, рядом с ним. Под ним и на нём, чёрт возьми.
-Моя глупая женщина. Молчи…слышишь, больше не слова. Это наш шанс.
Его слова могли бы показаться грубыми, да он всегда и был бескомпромиссен и грубоват. Но он так возбуждён, что они звучат почти слащаво. Если бы он был бандитом, то пристрелил бы себя. Но он не бандит и не намерен заниматься самобичеванием. Ему бы признать, что он глупый мужчина, и он готов в этом покаяться. Почти. Потому, что ему чертовски сложно признать, что он хоть в чём-то был не прав и совершил ошибки. Он постоянно ищет себе оправдания, думает, что его вывели, не оставили выбора, и не замечает не то, что соринки, но и бревна в своём глазу.
Но сейчас ему так плевать на все их взаимные обиды. На то, что порой ему хотелось придушить её за сцены, что она устраивала, и переспать с её подружками, чтобы стать тем самым мерзавцем, которого она пыталась из него лепить. Он не сказал бы, что он по природе верный. Но он умеет привязываться и, когда любит, испытывает нечто вроде брезгливости к другим. Он любит Наю Бартон. Отпираться нет смысла. Даже несмотря на её детские капризы, которые выводили его из себя. Даже несмотря на его взрослый и отвратительный характер, который ей хотелось в нём изжить и который она любила.
-Будь моей девушкой. Я не пьян. Это не сойдёт тебе за отмазку. Ная, просто будь моей.
Он так несколько хулигански, по-мальчишески перехватывает у неё бутылку, чтобы сделать глоток. Не вырывает, напротив, перехватывает её за запястье, выпивая из её руки. Ему нравится чувствовать её пальцы. Раньше он любил будто бы невзначай гладить их. Сейчас это не изменилось, как бы он не рассказывал себе сказки, что успел от неё отвыкнуть. От любви не отвыкают. Сколько не выпей. Но он в себе уверен и прекрасно понимает, что она и сама совсем не остыла. И не он один мучается от не нужного обоим расставания.
-Идёт. Мы поедем к тебе домой, какие проблемы.
Он умеет быть наглым, напористым, он не слишком умеет тормозить. Он может долго раскачиваться, просчитывать риски, беситься и не идти на уступки. Но, если Герман что-то решил, проще задавить его трактором, чем заставить изменить мнение. Он подхватывает её на руки и хмыкает - на экране герои целуются так сопливо, что он бы, последовав примеру Станиславского, сказал бы «не верю», но ему не до своих придирчивых выступлений.
Он заносит её в машину, словно невесту, игнорируя такси, и не давая Нае встать на ноги. Он потом вышлет таксопарку награду за ложный вызов, даже плюс моральный ущерб, всё потом. Пусть Ная сопротивляется, злится. Что она хотела, к себе домой? Герман не возражает. Значит, они едут к ней. Она его женщина. Всегда была, и ею осталась. Странно, как они умудрились не попасть в аварию, так быстро и лихо он ведёт. Его ничуть не смутит наброситься на неё прямо в машине, но ему извращённо хочется побыть джентльменом и довести её до дома. Раз уж ей важно быть на своей территории и указать ему на дверь, если что. Она не укажет, он не позволит до этого дойти. Они и без того наделали слишком много ошибок. Он даже не ловит себя на мысли, что уже говорит об ошибках «их, они». Он бы списал это на её близость, что дурманит ему мозги. Он не совершает ошибок, нет. Он не ошибается, чёрт возьми. Он с трудом пытается себя отрезвить хоть немного и бьёт рукой по рулю, заставляя себя притормозить там, где надо. Он прекрасно помнит, где её дом и доедет туда с закрытыми глазами.
-Мы взрослые люди и можем всё решить. Я не против этой твоей игры в работу, если она тебе нравится. Ты моё мнение знаешь. Работа - дело мужчины, а женщина может этим развлекаться. Я даже не против девичников с подружками. Но никаких друзей мужчин. Ни черта. Не надейся. Да. Ревную, чёрт возьми.
Они поднимаются до её двери. Он вальяжно протягивает руку, чтобы она передала ему ключи, словно он в её доме хозяин. Он хозяин её сердца, пусть не смеет возражать. Он прижимает её к двери, буквально вжимает в неё. С остервенением цепляет пальцами её волосы, страстно лаская их, и впивается поцелуем в её губы.
Он, как и Ная, никогда не был фанатом всех этих облизыванием, считая их напрасной тратой драгоценного времени. Но от поцелуев с ней у него сносит крышу. Он с грубоватой лаской ведёт ладонью вверх по её животу, чувствуя обнажённые фасоном её наряда места, и требовательно сжимает её грудь. Так, как она любит, о да, он это знает. И никогда не забудет, потому, что другая ему не нужна. Он хмыкает сквозь поцелуй, вспоминая, как она захотела увеличить себе грудь, а он возражал. Она решила, что он всегда ей недоволен, как бы она не старалась, а он просто не хотел, чтобы ей было больно. Ему неважно, какой она носит размер, ему важно сжимать её в руках. И он не отпустит её, как бы она его не уговаривала.